Ольга Покровская – писатель особенный. Её проза похожа на весеннее преображение природы. Она входит в нашу, порой грустную, «зимнюю» жизнь и открывает в ней солнечный свет, талый снег, звучание музыки. Из этой невесомой материи у нас на глазах рождается захватывающая история, героем которой может оказаться девочка-фантазёрка, гениальный музыкант, невезучая собака или даже кофейный куст. «Ангел в зелёном хитоне» – это несколько обращенных к сердцу историй о «маленьких принцах» наших дней, стремящихся добротой победить холод мира. В пространстве книги бытовые сюжеты обретают метафизический смысл, а жесткий реализм преодолевается едва заметным прикосновением чуда.

Книгу проиллюстрировала замечательный художник Елена Ремизова.

Вместо предисловия. «До свидания, я!»

На сегодняшний день это самая таинственная и радостная вещь из пришедших ко мне, самая любимая.

Мне кажется, многие поэтические произведения, неважно, в прозе или в стихах, провозятся в мир контрабандой. У писателя нет на них «документов». Часто он и вообще не знает ни сном, ни духом, что уполномочен их «провезти». Он просто чувствует, что должен сесть за письменный стол – и что-то произойдёт.

Такие тексты пишутся без малейшей оглядки на читателя, а потому в них порой оказывается слишком много личной символики. По этой причине они не идут в печать, а ложатся в стол как тетрадь дневника. Но, если повезёт, и редактор найдет текст удобочтимым, они всё же могут увидеть свет.

«До свидания, я!» Фрагмент.

Закончив первое погружение, он с силой отворил разбухшую дверь и вышел на божий свет. Ошеломляющее солнце, не встречая никакой преграды, кроме голых ветвей, дробилось о воду. Йозеф прикрыл глаза козырьком ладони – чтобы видеть вдаль, до самого небесного Лейпцига.

Пока он отчаивался, чинил, играл, - воды прибыло. К затопленному до верхней ступеньки крыльцу пришвартовалась беседка. Йозеф и не заметил, когда и как на его участке поселилось это хрупкое творенье в японском стиле. Должно быть, его привез какой-нибудь оставшийся из прошлой жизни доброжелатель.

Йозеф схватился за столбик и поплотней притянул беседку к крыльцу. Рама заехала на ступень и кое-как укрепилась. Шанс совершить плавание привел его в восхищение. Может быть, посредством плота он наконец освободится от надоевшей «оболочки»? Кости и связки останутся на берегу, а сам Йозеф приобщится стихии воды и воздуха. Вода и воздух определенно ближе к музыке, нежели вся эта скорбная глина, из которой поналепили людей!

Перепрыгнув на качнувшийся пол беседки, он оттолкнулся рукой от перил. Плот, мягко отчалив, двинулся к забору соседей. Впрочем, до него было еще плыть и плыть. Йозеф лёг на живот и почувствовал всем телом ледяную, таинственную близость воды. Доски пола жестко сомкнулись с ребрами, но всё равно, удовольствие было велико

Доплыв до середины участка, Йозеф повернулся на спину и, запрокинув голову так, что волосы коснулись воды, стал смотреть на небо и яблони. Птичье пение наполнило воздух солнечной мишурой, но Йозефу казалось, что щебечут не птицы, а само небо и сами яблони, наконец обретшие голос.

Японская беседка дрейфовала по русскому синему озеру в рай. Когда она доплыла до калитки, Йозеф краем глаза заметил цветы. Видение был столь ошеломляющим, что он мигом перевернулся на живот и, вцепившись пальцами в край плота, склонился к венчику под водой. Это были подснежники. Они расцвели в густом снегу. Затем снег растаял. Чтобы спасти от затопления город Дубну, на реке подняли дамбу, и половодье, залив садовые участки, превратило беседку в плот. Подснежникам пришлось доцветать на «дне морском».

Йозеф прислушался: утопленники приветствовали его прозрачной чередой звуков. Он не уловил в них порядка, но всё же насвистал в ответ мелодию Моцарта.

А затем окунул руку в острый холод талой воды. Безумие это – рисковать и без того побаливавшими суставами – доставило ему неясную сладость. Руку зажгло. Посомневавшись – можно ли так поступать с дружественными существами, он всё же дерзнул - потянулся и, погрузившись в воду по самое плечо, сорвал букетик. Не целый куст - всего три или четыре цветка. Это стало финалом плавания. Подгребая рукой, Йозеф поплыл к крыльцу и, ухватившись за балку, перепрыгнул на ступени.

Свой странный улов он опустил в хрустальный стакан, из которого изредка, пару раз за весну, пил вино. Подснежники утонули в стакане по шейку, но Йозеф был доволен. Он поставил стакан на стол рядом с пианино – это цветы для гостей. Даст Бог, они придут к нему снова – Отка, девочка и другие близкие. Теперь можно было вскипятить чайник и погреть над паром руки, докрасна ошпаренные талым льдом.

Проходя на террасу мимо тусклого бабушкиного зеркала в прихожей, Йозеф мельком поймал в нём собственный взгляд и, не узнав, остановился. В мистическом, с поволокой, стекле полыхнул зелёно-оранжевый огонь апельсиновых рощ, о котором давным-давно говорила ему Марианна. Йозеф сдернул с вешалки шарф, потер зеркальный туман и отступил – нет, взгляд не стёрся, даже не потускнел! Дары, причудливо намешанные в крови - немецкий романтизм, иудейская устремлённость к цели, славянская меланхолия, страстный балканский нрав – пробудились разом, наделив Йозефа силой, неслыханной для простого смертного. С восторгом он чувствовал, что готов буквально на всё – лишь бы свихнуться снова!

Вместо предисловия. Рассказы

Создание рассказа – это всегда выход из «зоны комфорта». Цейтнот и эквилибристика. Необходимость на десятке страниц уместить ВСЁ. Привыкший к неспешному режиму романист, создавая рассказ, становится кем-то вроде врача на полярной станции. К нему пришел пациент с опасной для жизни раной – и надо оперативно принять решение. Некогда размазывать и не на кого переложить ответственность.

Главная трудность при работе над рассказами, это то, что фантазия слишком жестко ограничена реальной историей, а степень знакомства с героями – количеством страниц. В таких условиях не остаётся места для моей любимой «атмосферности», когда главный посыл книги ловится шестым чувством, где-нибудь между описаниями капели и субботнего завтрака. Не хватает пространства вволю насладиться общением с героями, поговорить по душам. Лаконичный жанр рассказа опекают явно не те музы, что посылают нам романы. Они требуют милосердия и строгости, пустословия и эгоцентризма не прощают. Рассказ – это всегда работа из разряда «то, что должен сказать».

Долгое время удивлялась на себя: зачем вообще берусь за рассказы? А потом поняла: это не я берусь за них, а они за меня берутся. Каждый рассказ - это всегда история, произошедшая поблизости. Какое-то время она тяжким грузом лежит на сердце и требует, чтобы я рассказала о ней. Не развлечения ради, а потому, что опыт, приобретённый участниками истории, очень важен, о нём должны узнать люди. Так было с «Орлом Варей», и с моей любимой «Собакой-Конём», и с «Ангелом в зелёном хитоне», да со всеми. Просто их надо было написать – и всё.